Кентавр в задумчивости праздной лежал под дубом, Напомню, в Греции античной везде дубы произрастали. Лениво мыслил сей Кентавр о смысле жизни И о насущном, ведь без него и жизнь не в радость: «Пошто Пегас летает без заботы в высях? Тянул бы плуг или повозку, полную добра… А то летает в небесах с плюгавым всадником на крупе. Кентавр же – конь и всадник, но без крыльев, Возможно, поступь тяжела и стать могуче. Как рассужу, то мне б сподручней в бой иль на охоту, Но вдруг накатит на меня крамольная зараза, - ГексАметром пытаюсь мысль свою я урезонить…, А не тяну, лишь до пяти считать я научился». Тут приземляется Пегас, он вечно легок на помине: «Чего же ты, Кентавр, с тяжелой думою на морде мрачной Лежишь себе в тени дубового шатра надгробным камнем?» Вздохнул Кентавр и ляпнул с ходу, не подумав: «Хочу – лежу, не всем порхать подобно мухам. Подножие Парнаса, не Парнас, и каждый волен тут лежать Кому охота, кому приспичило и кто идти устал. А ты ж подобно комару на месте устоять не можешь». Пегас обиделся: «Ты с тварями меня, подлец, ровняешь? А сам-то будешь кто, коль шесть конечностей имеешь?» Кентавр сказал: «Ах, если дело о конечностях, То мы с тобою схожи – и у тебя и у меня их шесть. Хоть до шести считать я не умею, но явно их не пять». «Но руки крыльям не сродни!» - набычился Пегас. Привстал Кентавр: «Ужо пообломаю твои крылья…, Как лошадь Пржевальского ты станешь в меру диким». И без раздумий схватил Пегаса за ногу заднюю, А хватка у Кента была железной, насмерть. Пегас подрыгался и поволок Кентавра на Парнас. А что ему тут оставалось делать, весь выбор невелик – Сам Аполлон свистел и звал Пегаса в стойло. С тех пор Кентаврам вход в сею обитель, не воспрещен. О, други, найти мораль в стихе вы не пытайтесь, Как таковой морали нет, примите все за шутку, И за отсутствие размера с рифмой. Увы, их тоже нет.